Лотар-Гюнтер Буххайм - Подлодка [Лодка]
— 03.25.
— Ну и нахал! Сообщает нам вымышленное имя, потом усаживается там, не собираясь ни хрена делать…
Командир, набычив голову и засунув руки в карманы брюк, переминается с ноги на ногу.
Никто не решается произнести ни слова. Не слышно ни единого звука, кроме плеска волн о цистерны плавучести, пока Старик вновь не разражается хриплой бранью:
— Спешат изо всех сил — что он хочет этим сказать?
— Что-то не так? — подает снизу голос шеф.
— Если через пять минут их шлюпка не прибудет сюда, тогда я кое-что пошлю им, — отрывисто заявляет Старик.
Я хорошо понимаю, что он ждет одобрения штурмана, но тот хранит молчание. Он подносит бинокль к глазам, затем снова опускает, но только и всего. Проходят минуты. Командир оборачивается к нему: штурман пытается поднять бинокль, но слишком поздно. Ему приходится выразить свое мнение:
— Я — я — не знаю, что и сказать, господин каплей! Не могу даже сказать…
— Что вы не можете сказать? — перебивает его Старик.
— Здесь что-то не так, — запинаясь, отвечает штурман.
— Вот и я того же самого мнения! — отвечает Старик. — Задержка — преднамеренная. Они вызвали эсминцы. Или авиацию.
Он произносит это так, будто старается убедить сам себя. Запинающийся голос штурмана заставляет обратить на себя внимание:
— …стоит немного подождать.
В конце концов, мы не можем играть в пиратов на нашей дряхлой посудине. Старик, похоже, не в состоянии продолжать напористую игру. Слава богу, что мы лишились орудия. Иначе он непременно открыл бы огонь, чтобы расшевелить людей на этом корабле-призраке.
— Зарядить первый торпедный аппарат!
Какой ледяной голос! Он стоит наискосок от меня за моей спиной. Я чувствую его нетерпение своими лопатками. Это нельзя назвать атакой — это стрельба, как в учебном тире. Наш противник застыл в неподвижности. И мы тоже. Практически выстрел в упор: мы, как говорится, приставили дуло к самой мишени.
Две волны, одна за другой, глухо разбиваются о цистерны плавучести. Потом снова воцаряется тишина. Слышится лишь тяжелое дыхание. Неужели это действительно штурман? Внезапно раздается громкий, отрывистый голос Старика:
— Все, штурман, с меня довольно! Видно что-нибудь?
— Нет, господин каплей! — отвечает Крихбаум из-под своего бинокля таким же резким тоном. Несколько секунд молчания, и затем он продолжает более спокойно. — Но я не рад…
— Как это прикажете понимать — вы не рады, штурман? Вы что-то видите — или же нет?
— Нет, господин каплей, ничего не видно, — с колебанием говорит он.
— Тогда к чему эта метафизика?
Опять пауза, в продолжение которой плеск волн отдается неожиданно громким эхом.
— Ладно! — вдруг выкрикивает командир, очевидно, в ярости, и отдает приказ. — Первому аппарату приготовиться к подводному пуску!
Он делает глубокий вдох и затем негромким голосом — словно рассказывая о самых заурядных вещах — он отдает приказ первому аппарату произвести пуск.
Корпус ощутимо вздрагивает от толчка, когда торпеда отделяется от лодки.
— Первый аппарат пуск произвел! — докладывают снизу.
Штурман опускает свой бинокль, первый вахтенный тоже. Мы все застыли, словно прикованные к месту, повернув лица в сторону сияющей цепочки иллюминаторов.
Боже, что сейчас произойдет? Этот пассажирский лайнер — гигантский корабль. И он, должно быть, полон людьми до отказа. Теперь в любой момент они все или взлетят до небес, или захлебнутся в своих каютах. Эта торпеда не сможет пройти мимо. Корабль лежит неподвижно. Не нужно высчитывать угол наводки. Море абсолютно ровное. Торпеда установлена на двухметровую глубину и нацелена точно в середину корабля. И дистанция до цели идеальная.
Я уставился широко раскрытыми глазами на лайнер, мысленно уже представляя огромный взрыв: корабль задирает корму, рваные обломки взмывают в воздух, вырастает столб дыма, похожий на гриб невероятных размеров, сверкают белые и красные сполохи.
У меня спирает дыхание в горле. Когда же наконец обрушится удар? Цепочка корабельных огней начинает дрожать — видимо, от напряженного вглядывания.
Потом я сознаю, что кто-то докладывает:
— Торпеда не идет к цели!
Что? Кто это сказал? Голос раздался снизу — из рубки акустика. Не идет? Но я ясно почувствовал отдачу при ее пуске.
— Не удивительно, — произносит штурман с каким-то вздохом облегчения в голосе. Торпеда не пошла. Это означает — у нее что-то неисправно. Бомба, сброшенная с самолета! Должно быть, она вывела из строя механизм наведения… ну, конечно же, ударная волна — ни одна торпеда не выдержит такую. Плохой знак! И что же теперь делать?
Второй аппарат, третий, четвертый?
— Тогда мы попробуем пятый аппарат, — я слышу, что говорит Старик, и тут же командует. — Приготовить кормовой аппарат!
Теперь он отдает необходимые приказы машинному отделению и рулевым, чтобы развернуть лодку — спокойно, словно во время учебного маневрирования.
Значит, он не доверяет другим торпедам в носовых аппаратах — но рассчитывает, что заряженная в кормовой аппарат может быть не повреждена.
Стало быть, он не даст им уйти. Не оставит их в покое. Не обратит внимания даже на дурное предзнаменование. Не успокоится до тех пор, пока не получит как следует по зубам. Лодка медленно набирает ускорение и начинает поворачиваться. Яркие корабельные огни, которые были у нас прямо по курсу всего мгновение назад, постепенно уходят к правому борту, а потом смещаются к корме. Еще две или три минуты, и лайнер окажется у нас строго за кормой: в наилучшем положении для пуска кормового торпедного аппарата.
— Вон они!
Я едва не выпрыгиваю из собственной шкуры. Штурман заорал прямо над моим правым ухом.
— Где? — отрывисто спрашивает командир.
— Там — это должна быть шлюпка! — он указывает вытянутой рукой в темноту.
Мои глаза слезятся от всматривания в ночное море. А там — там действительно есть пятно — что-то черное, какой-то силуэт темнее окружающей ее воды.
Вскоре он оказывается между нашей кормой и мерцающим сиянием — теперь темный объект четко выделяется на фоне отраженных в воде огней.
— На баркасе! Они что — совсем из ума выжили? — слышу я голос Старика. — Баркас. При таком-то море! И без огней!
Я недоверчиво взираю на темное пятно. На мгновение я различаю очертания шести фигур.
— Первому номеру и еще двоим быть наготове на верхней палубе! Прожектор на мостик!
Изнутри боевой рубки доносится гам голосов.
— Пошевеливайтесь!
По-видимому, электрический провод зацепился за что-то, но штурман нагибается и дотягивается до ручного прожектора.
Мне кажется, я слышу плеск весел.
Внезапно в луче прожектора появляется нос баркаса, высоко высунувшийся над водой, нереальный, словно спроецированный на киноэкран. Затем он снова исчезает среди волн. Виднеется лишь голова человека на корме. Он заслоняется рукой от слепящего света прожектора.
— Аккуратнее, первый номер! Осветите ее как следует! — орет Старик.
— Боже милостивый! — звенит у меня над ухом. Я снова подскакиваю на месте. На этот раз меня напугал шеф. Я не заметил, как он поднялся на мостик.
Баркас показывается вновь. Я различаю шесть человек и рулевого: бесформенные, ожесточенно гребущие фигуры.
Первый номер высовывает им навстречу багор, словно пику.
Раздаются крики, смешение голосов. Первый номер ругается, как может только моряк, и отправляет своих подчиненных спешно карабкаться по верхней палубе, уцепившись за леера. Теперь, судя по звуку, сломалось весло. Рулевой на баркасе бешено машет свободной рукой. Похоже, вопли в основном исходят от него.
— Осторожно! — орет первый номер. И опять. — Осторожно! Черт бы вас побрал, тупые свиньи…
Командир не сдвинулся ни на йоту. И он не вымолвил ни слова.
— Прожектор на верхнюю палубу! Не слепите их! — кричит первый номер.
Баркас снова относит: в какой-то момент между ним и нашей верхней палубой полоса воды расширяется до пяти-шести метров. Двое людей встали: рулевой и кто-то еще, кого я не видел прежде. Стало быть, их там восемь.
Тем временем к первому номеру присоединились другие члены команды. В тот момент, когда баркас сближается с нами, двоим удается по очереди перескочить к нам на верхнюю палубу. Первый спотыкается, едва не падает, но боцман вовремя подхватывает его. Второй не допрыгивает и приземляется на колени, но прежде чем он опрокидывается на спину, один из наших людей хватает его за шиворот, словно кролика за шею. Первый спотыкается о пробоину, проделанную бомбой в нашей верхней палубе, второй делает шаг и натыкается на орудийную турель. Раздается звук удара.
— Теперь у него на лице будет приличный фингал, — замечает кто-то позади меня. Боцман разражается проклятьями.
Две бесформенные фигуры неуклюже взбираются по железному трапу с наружной стороны башни. Бог мой, да на них одеты старомодные капковые [129] спасательные жилеты. Неудивительно, что они еле двигаются.
